«Не курить, не волноваться» — как выдержишь запрет при таких событиях? Он же говорил — нелепо продолжать поиск ночью, нелепо рисковать судами и людьми, — так и получилось, хорошо еще, что наскочили на эту коргу на малом ходу, иначе через пять минут все, кто находился на борту, очутились бы в холодной воде. А на борту ни много ни мало двадцать пять человек с командой — и все больше летчики, народ непривычный к водной стихии.

Одна радость: другие суда целы. Они искали ночью по чистой воде, вдали от островов. Кому же, как не ему, начальнику порта, брать на себя самый сложный и опасный участок!

Ругая себя, Завьялов, однако, понимал, что даже если бы он знал, чем окончится его рейс, все равно не остался бы в стороне от поисков. В нем сейчас боролись два человека — начальник порта, ответственный за судьбу многих людей и техники, а потому обязанный действовать безошибочно, и бывший арктический моряк, смельчак, готовый во имя спасения товарища идти хоть к черту в пекло, невзирая на любой риск.

Моряк взял верх. Завьялов немного успокоился и выбросил в воду последнюю сигарету: ну, ладно, достанется ему за аварию, ну, будут напоминать начальнику порта, как он судно посадил, но разве можно поставить эти его переживания в сравнение с тем, что испытывает потерпевший аварию летчик?

Он спустился из рубки на палубу, к летчикам, сгрудившимся вокруг рации: здесь же был и Демин.

— Слушай, Демин, — сказал Завьялов, отводя подполковника в сторону, словно для сообщения чего-то важного и конфиденциального. — Я у тебя вот что забыл спросить: у него дети есть?

— Двое, — сказал Демин, нисколько не удивившись неожиданному вопросу. — Старшему, между прочим, пять лет, и завтра у него день рождения.

— Так-так…

— Что будем делать, капитан? — спросил летчик.

— Скоро прилив, — ответил Завьялов, — думаю, снимемся, будем искать дальше. Лишь бы пробоину заделать, как только нас поднимет вода. Помпы могут не справиться.

— Ну, а если не заделаем?

Завьялов из-под припухших от бессонной ночи век бросил быстрый взгляд в сторону кормы. Там, на талях, висела единственная шлюпка. Демин уже успел оценить грузоподъемность этого суденышка — человек пятнадцать, не более. Как же быть тогда с остальными?

— Я вызову по рации вертолет, — сказал подполковник. — Или другой теплоход. Надо снять часть команды.

— Не надо, — сказал Завьялов. — До этого дело еще не дошло и, надеюсь, не дойдет.

Поиск вели беспрерывно. Две группы двигались навстречу друг другу по берегу залива. С рассветом к судам присоединились четыре вертолета и два транспортных самолета Ли-2. Каждому теплоходу, вертолету и самолету был определен строгий район поисков, с тем чтобы прочесать весь залив. Если снять один из теплоходов, чтобы помочь «Онеге», значит, какой-то участок залива окажется непросмотренным. И Демин и Завьялов понимали это, но решение сейчас мог принять только капитан.

— Пусть ищут, — заключил Завьялов. — Не вешай нос, подполковник. В прилив снимемся, заделаем пробоину!

Он расстелил на скамейке карту, поставил толстый короткий палец в самый центр залива.

— Это мы сидим, так? А вот, видишь, наш район поисков отмечен двумя линиями. Осталось просмотреть острова Высокий, Дед, Боровой, ну, и еще с полдюжины камешков. Акватория у нас — эдак сотни полторы квадратных километров. Как только подойдет полная вода, Снимемся и пойдем.

— Когда наивысшая точка прилива? — спросил Демин.

— Осталось ждать минут сорок.

Техник-лейтенант Мазуренко (пришлось-таки ему поработать за механика в этом рейсе) поднялся из машинного отделения, наклонившись к Завьялову, сказал шепотом:

— Там вода начала прибывать в трюме — пошевельнуло нас с камня.

— А ты что, не знаешь, что делать, механик? Давай помпы. Пожарную приготовь.

Завьялов боком, протискивая грузное тело в узкий проход, стал спускаться по трапу вниз.

ПОСЛЕДНИЙ ПАТРОН

Резкие выкрики встревоженных чем-то чаек — «киа, киа, киа» — вывели Соболева из оцепенения.

Он все время наблюдал за птицами. Если бы поблизости показалось судно или лодка, то взбудораженные чайки, как разведчики, тотчас донесли ему об этом. Чуткие птицы служили ему и своеобразным барометром. Еще с детских лет он запомнил две короткие поговорки: «Чайка села прямо в воду, жди хорошую погоду». И еще — «Чайка ходит по песку, моряку сулит тоску».

Увы, ничего, кроме тоски, чайки в этот день не сулили. Они не качались, подобно белым поплавкам, на волнах, а расположились на уступах скалы в расщелинах, изредка устраивая небольшие перепалки из-за удобного местечка.

Кто же все-таки вспугнул птиц?.. Пошатываясь, летчик покинул погасший маяк и добрел до края обрыва.

Несколько камешков, сорвавшись, с дробным стуком покатились вниз, но чайки не обратили на это внимание, они роем вились над торчавшими из воды камнями.

Что это? Там, внизу, в тускло поблескивающей воде, среди валунов, лениво шевелилось что-то темное, большое, словно водолаз выходил на поверхность.

Иван присмотрелся — тюлень! Выставив из воды любопытную морду, он водил выпуклыми глазами, топорщил смешные, жесткие стрелочки усов.

Если удастся подстрелить зверя да спустить шлюпку…

И тут Соболева потрясла неожиданная догадка: постой, ты забыл об огне выстрела! Молниеносной вспышкой не зажечь костер, но если направить ее в ацетилен, сочащийся из баллона, то… Неужели спасение снова в его руках?

«Плыви, тюлень. Без еды я еще продержусь как-нибудь, без огня — нет. Плыви».

Прежде всего нужно было пересчитать патроны. Обойма никак не хотела выскакивать из разбитой рукоятки, и тогда Иван, раз за разом оттягивая затвор, выбросил на камень оставшиеся патроны. Их было четыре. Он взял один, бережно завернул в окровавленный обрывок носового платка и спрятал в карман рубашки — это будет его НЗ. Последний патрон.

В будке маяка по-прежнему шипел ацетиленовый аппарат, с механической безучастностью делая свою бесцельную слепую работу.

Теперь подтянуться, поднести ствол пистолета к горелке, дождаться и на счет «четыре»… «Нет, подожди», — остановил он себя. Надо было сначала вынуть из патронов пули и стрелять холостыми, чтобы пламя вылетало из дула погуще.

Пальцы не могли захватить округлое скользкое тельце пули, и он разрядил патрон зубами, морщась от боли. Потом оторвал кусок подкладки от куртки, кое-как просушил его собственным дыханием и, свернув в комочек, забил пыжом открытый зев гильзы.

Операция с патронами далась нелегко, и с минуту Соболев сидел в будке, успокаивая бьющееся неровными толчками сердце. Минута, конечно, слишком короткий отдых, но летчик боялся, что стоит ему хоть чуть-чуть дать себе поблажку, как тут же навалится подстерегающий его губительный сон.

Готово. Дуло почти касалось керамического наконечника. Вот из резервуара вырвался газ…

«Раз, два, три» — он нажал спуск.

Будка озарилась ярким светом, запахло кисло и сладко, и над горелкой повис дымок. Но газ не загорался.

Иван заложил второй патрон, взял пистолет в обе руки, чтоб ствол не колотился о край горелки. Выстрел. Еще один…

Это все. Больше ему не на что надеяться…

Алексей Крамцов отпросился у Демина в одну из групп, ведущих поиски на берегу залива. Тут у пилота был свой расчет — если только Иван благополучно опустился на воду, то он должен был держать курс по ветру на север, к берегу. Именно здесь и рассчитывал Алексей встретить своего друга.

Несомненно, Крамцов и сам понимал, что в расчете его слишком много оптимистических предположений, но на все внутренние сомнения Крамцов отвечал сам себе односложно: «Верю. Он жив. Он здоров. Все в порядке»…

Эта безграничная вера Крамцова в мужество и удачливость своего товарища передавалась другим и помогала выдерживать все тяготы пути по бездорожью, сквозь лесные чащобы и прибрежные скалы, через говорливые речушки и топкие северные болота, заросшие мерником.